К михрабной стене Большой Ханской мечети Бахчисарайского дворца снаружи примыкает огороженный дворик, служивший главным родовым кладбищем династии Гераев. Во дворике находятся три дюрбе и более сотни каменных башташей 17-19 столетий. Помимо них, здесь также размещены два десятка более древних мусульманских памятников 14-15 веков: они были перевезены сюда в 1920-е годы в качестве музейных экспонатов с ордынского кладбища Кырк-Азизлер (впоследствии уничтоженного).
В ханские времена кладбище правителей Крыма было окружено большим почтением: говорили, что всадники, проезжавшие по центральной столичной улице, приближаясь к Хансараю, спешивались с коня и проходили мимо ворот дворца пешком – именно для того, чтобы проявить уважение к памяти правителей, прах которых покоился за воротами мезарлыка. Внутри ханских мавзолеев горели светильники, низко свисающие на длинных цепях из центра купола, полы были покрыты досками и застланы коврами, а специальные служители (дюрбедары) днем и ночью вслух читали молитвы за усопших. Наряду с мраморными памятниками, в дюрбе стояли и деревянные: «сандыки», накрытые богатыми тканями и увенчанные мужскими или женскими головными уборами. Такой интерьер (подобие которого можно и сейчас видеть в султанских мавзолеях Стамбула) сохранялся в ханских дюрбе вплоть до советских времен, когда вся утварь из помещений была вынесена, деревянные сандыки уничтожены, и от былого внутреннего убранства остались лишь обрывки цепей светильников высоко под куполами.
На фоне густой листвы заросшего кладбищенского сада ярко выделяются белые башташи, высеченные из привозного османского мрамора. Они украшены искусной резьбой: тонкими узорами, изображениями букетов цветов, виноградных лоз, кипарисов со скорбно склоненными вершинами, финиковых пальм с осыпающимися плодами. Эпитафии на разных памятниках отличаются по объему и содержанию: в одних случаях это краткие молитвы, в других – тексты хадисов, а иногда – настоящие стихотворные произведения с философскими размышлениями о боли утрат и скоротечности жизни. Эти прощальные стихи нередко подписаны именами придворных поэтов (Хамди, Хифзи, Эдиб, Муджеми, Пири, Дурри, Бахти) и содержат хронограммы: зашифрованные в буквах арабского алфавита даты написания эпитафий.
Кладбище в Бахчисарайском дворце – не единственный ханский мезарлык в Бахчисарае. Помимо него, в столице существовало еще три других: это дюрбе первых крымских ханов в Салачике (где похоронены четыре хана), дюрбе Мехмеда II Герая в Эски-Юрте (в нём покоятся три хана), а также упоминающийся в источниках, но до сих пор так и не обнаруженный на местности мавзолей двух ханов 17 века в «квартале Хамушан». Ни на одном из этих ханских кладбищ за пределами дворца ханских памятников уже не сохранилось.
На кладбище в Хансарае были похоронены девять ханов. Памятники пяти из них до сих пор стоят в кладбищенском саду: это ханы Мехмед IV Герай (умер в 1674 г.), Менгли II Герай (1739), Селим II Герай (1748), Арслан Герай (1767) и Кырым Герай (1769). Сведения из османских исторических трудов добавляют к списку ханов, погребенных в Хансарае, еще четыре имени: Девлет I Герай (1577), Гази II Герай (1608), Ислям III Герай (1654) и Хаджи Селим I Герай (1704), однако их памятников на кладбище уже не найти.
За пределами мавзолеев, в саду, насчитывается более сотни башташей, но надписи с именами и датами сохранились лишь на 74 из них. Из этого числа 45 памятников принадлежат представителям ханской династии (в том числе 11 женщинам). Остальные 29 стоят над захоронениями различных придворных служащих, чьи должности порой указываются в эпитафиях – например, диван-агасы (главный секретарь Дивана), сын казнадара (распорядителя ханской казны), силяхтар (хранитель арсенала), начальник дворцовой стражи. Мужские имена часто сопровождаются приставками «бей», «ага», «паша», характерными для родовой и служилой знати, а после женских имен порой встречаются титулы «хани» и «кадын» (в языке ханских времён это слово, помимо обычного значения, служило также титулом ханских жён). Кроме того, еще на двух женских башташах (в прошлом их было четыре) указано звание «бикеч». Присутствие бикечей на кладбище ханов могло бы выглядеть нелогичным – ведь, в отличие от «хани» и «кадын», это звание низкого ранга, принадлежавшее подневольным наложницам, а для низшей дворцовой обслуги имелись отдельные кладбища. Однако, следует помнить, что некоторые бикечи были матерями правящих ханов, и потому их фактический статус порой мало чем отличался от статуса потомственных представительниц ханского рода (достаточно привести пример Диляры-бикеч, о величественном дюрбе которой рассказывалось в одном из прошлых выпусков).
Самая ранняя дата на сохранившихся памятниках в саду – 1060 (1650) г., а самая поздняя — 1220 (1805/06) г. В целом, большинство дат на башташах относятся к 1730-м — 1750-м годам, причем наибольшее количество датировок приходится на краткий период 1736-39 гг. Легко заметить, что этот период в точности совпадает с годами вторжений в Крым русской армии фельдмаршала Миниха, сопровождавшихся значительными боевыми потерями ханского войска. Некоторые жертвы той войны действительно были похоронены на Ханском кладбище: это, например, члены ханского рода Номан Герай-султан (названный в эпитафии «шехидом») и Салих Герай-султан; братья Ислям-бей и Селямет-бей, которые, как сообщают их эпитафии, погибли в боях. К ним, несомненно, стоит причислить и других лиц, обстоятельства смерти которых в надписях на памятниках не указаны, но даты совпадают с годами военных действий.
Достаточно неожиданным является то, что на нескольких памятниках встречаются даты после 1783 г. – это означает, что последнее захоронение на Ханском кладбище было совершено 22 года спустя после гибели Крымского ханства. Таких поздних памятников на кладбище три: Мехбубе Султан-ханым 1202 (1787/88) г., Зейнеб-Султан-ханым 1204 (1789/90) г. и Хаджи Мехмед-Шах-бей 1220 (1805/06) г. Их присутствие можно пояснить тем, что все эти три памятника принадлежат к семейным некрополям, основанным еще в ханские времена. Так, Мехбубе-Султан похоронена рядом с братом Мехмед-Эмином и отцом Хаджи-Али-агой, скончавшихся до 1783 г.; то же касается и Хаджи Мехмед-Шах-бея с Зейнеб-Султан: их отец Абдульвели-паша был погребен здесь в 1192 (1778) г. Группы семейных захоронений из трех-четырех человек – не редкость на Ханском кладбище. По-видимому, хоронить своих родичей рядом с ханами было потомственной привилегией некоторых семейств, которые, в отдельных случаях, сумели воспользоваться этой привилегией даже после падения ханской державы.
Из двух дюрбе Ханского кладбища более старым является северное, что стоит ближе к стене Буюк-Хан-Джами. Первым ханом, погребенным здесь, был Девлет I Герай в 1577 г. (ханы, правившие раньше него, захоранивались в салачикском дюрбе). В том же дюрбе, как сообщают письменные документы, был положен и его сын Гази II Герай. К сожалению, памятников этих двух выдающихся правителей не сохранилось: по всей видимости, их памятники были не мраморными, а деревянными, и вместе с остальными «сандыками» в дюрбе подверглись уничтожению в советское время. Сегодня внутри дюрбе можно увидеть следы оснований 6 исчезнувших памятников и 4 сохранившихся: Девлет Герай-султан, внук Девлета I Герай-хана 1041 (1631/32) г., Махмуд Герай-султан и Кая-ханым – дети Хаджи Селима I Герай-хана 1100 и 1130 (1688/89 и 1717/18) гг., и Азамат Герай-султан 1102 (1690/91) г.
Второе дюрбе было сооружено для хана Исляма III Герая, скончавшегося в 1654 г. Его башташ тоже не сохранился. Внутри мавзолея заметны следы 9 уничтоженных памятников и два уцелевших: Менгли Герай-султан 1067 (1656/57) г. и Хусам Герай-султан 1090 (1679/80) г.
Третье дюрбе, принадлежащее Менгли II Гераю (умер в 1739) отличается от прочих: во-первых, оно выстроено без кровли (в соответствии с хадисом, согласно которому могила должна омываться дождем), а во-вторых, надпись на башташе выполнена не на османско-крымскотатарском и не на арабском, а на персидском языке. Это единственный пример использования персидского в надписях Ханского кладбища, и он имеет свое объяснение: Менгли II Герай при жизни славился как приверженец суфизма, поэт и покровитель дервишей, и потому использование в его эпитафии традиционного языка суфийской поэзии было вполне уместным.
В любой стране, независимо от культурной и конфессиональной принадлежности, места захоронений древних правителей имеют не только культовое, но и историческое, и даже политическое значение: примерами могут служить и стамбульские султанские дюрбе, и мадридский Эскориал, и царский некрополь в Петропавловской крепости. Заботой о памятниках своих бывших правителей ныне живущие поколения демонстрируют, что помнят свои корни и хранят память об именах и свершениях предков. Остается пожелать, чтобы состояние главного кладбища крымской династии тоже соответствовало его высокой исторической значимости.
Олекса Гайваронский